... без истерик и обмана я пытаюсь быть собой. ©
Пишет kida_kitty:
01.10.2010 в 00:17
Это вам, Мари, со всей моей любовью.
чуть-чуть многабуковПовинуясь какому-то древнему человеческому инстинкту Орихиме пытается отсчитывать дни. Сначала она пробует ковырять ногтями белую штукатурку, потом ножом для масла вырезать палочки на столе, но на следующий день приходит ОН, и в этом больше нет нужды.
В его глазах Орихиме видит такую длинную череду дней и ночей, что поначалу ей кажется – еще час, и время потечет у него из глаз как слезы. Он приходит каждый день, оставляя безвкусную еду, и каждый день взгляд ее серых глаз оставляет влажную зарубку на его лице. На его ничего не выражающем лице.
Впрочем, Орихиме достаточно прожила рядом с людьми, чтобы не вестись на такие трюки. Чем усерднее люди прячут что-то, тем ценнее должна быть находка.
Разгадка Улькиорры Шиффера стала ее первоочередной задачей. Ее времяпрепровождением. Ее спасительной соломинкой в распростершемся вокруг океане безмолвия и сумасшествия.
Каждый день она разглядывает его: у него узкие запястья и меловая кожа, и он пахнет сыро и гулко: как вдох, как вечер. Как болезнь.
Каждый третий день приходит другой. Он ничего не скрывает, он сложен в своей простоте, и единственное, чего Орихиме не понимает – зачем он здесь. Раздражение и гнев плещут вокруг него, и это настораживает даже ее, уже привыкшую ко всему.
У Орихиме много времени и мало развлечений, так что она никому не говорит, и Гриммджо продолжает приходить: всегда в положенное время. Обычно он садится в угол, приваливаясь к стене, а Орихиме – на диван, спиной к нему и так они сидят - скованные вездесущей тишиной, почти в трансе.
Орихиме есть чем себя занять: она думает о доме: пытается вспомнить какой расцветки ее летние платья, сколько у нее чайных чашек или с кем она сидела за партой во втором классе. Иногда эта игра превращается в другую – Не думай о Ичиго – но делать это с каждым днем, на удивление, проще.
Арранкар у нее за спиной немного похож на него: такой же яростный, но потерянный, он пахнет остро и звонко. Как меч, или как кость, или как боль. Как страсть.
- Он что-нибудь говорил про меня?
В один из идентичных неразрывных непрекращающихся дней этот вопрос вырывает Орихиме из уютного оцепенения и она еще несколько секунд висит между небом и землей, прежде чем плюхнуться обратно на софу. Это...неожиданно. Впрочем, в такой ситуации несложно сложить дважды два.
- Ичиго?
В конце-концов, они ведь даже оба рыжие.
- Причем здесь Ичиго? Улькиорра!
Улькиорра у которого черт знает сколько веков в глазах, который приходит неслышно и пахнет бетонным крошевом. Улькиорра, который не поддается разгадке и у которого не слезает со щек мел, сколько на него не смотри.
- Нет. Ничего.
- Правда? А вот о тебе он говорил.
Вот теперь Орихиме по-настоящему страшно. Она слышала о людях, которые выжили, попав под поезд, но ни разу не слышала о тех, кто спасся оказавшись между двумя поездами.
Впервые за все время она чувствует ледяной взгляд между лопаток и думает, что это не так сложно – узнать как ты умрешь. Достаточно всего лишь посмотреть на свою жизнь.
Он по прежнему приходит каждый день и Орихиме впервые понимает что такое одержимость. Она наклоняется ближе, глубже вдыхая холодную пыль и перламутровый дым, она перехватывает его руку, забирая поднос, она перебирает в голове все эмоции, которые когда-то могла чувствовать. Ненависть? Нет. Скука? Нет. Интерес, привязанность, презрение?
Она касается его плеча. Такого же непоколебимого как эти стены. Гордость? Одиночество?
Рука ползет вверх, пальцы касаются губ. Зеленые глаза не отражают ничего, кроме нее самой – заброшенной и напуганной. Сострадание?
- Я плохо сплю,- говорит она,- Это из-за света. Ты не мог бы выключить свет?
Мрак опускается вокруг них, но и теперь она не слышит его дыхание. Его руки – ледяные. Его губы безвкусны.
- Прости,- говорит он, отстраняясь, и Орихиме кажется, что это его первые слова за последние десять тысяч лет.
Она поднимает голову, но там больше нет ее отражения.
Любовь? Нет!
Но...
Когда арранкар уходит, Орихиме не оборачиваясь отходит от стены и тихо опускается на диван. Сегодня третий день, и три дня назад был третий день, и еще три дня назад...
Немного поерзав, так чтобы прицел голубых глаз приходился на привычном месте, она закрывает глаза и принимается ждать.
Позади нее слышаться шорохи, и скрипы, и тяжелое звериное дыхание. Кто-то крадется к ее дивану, но Орихиме лишь улыбается. Немного обидно умирать вдали от дома, но, как говориться, нельзя иметь все.
Она последний раз бросает взгляд на дверь, в которую только что вышел Шиффер, и перед ней, наконец, разливается безутешная и бесконечная пустыня его отчаяния.
Отчаяния, частью которого она собирается стать.
URL комментариячуть-чуть многабуковПовинуясь какому-то древнему человеческому инстинкту Орихиме пытается отсчитывать дни. Сначала она пробует ковырять ногтями белую штукатурку, потом ножом для масла вырезать палочки на столе, но на следующий день приходит ОН, и в этом больше нет нужды.
В его глазах Орихиме видит такую длинную череду дней и ночей, что поначалу ей кажется – еще час, и время потечет у него из глаз как слезы. Он приходит каждый день, оставляя безвкусную еду, и каждый день взгляд ее серых глаз оставляет влажную зарубку на его лице. На его ничего не выражающем лице.
Впрочем, Орихиме достаточно прожила рядом с людьми, чтобы не вестись на такие трюки. Чем усерднее люди прячут что-то, тем ценнее должна быть находка.
Разгадка Улькиорры Шиффера стала ее первоочередной задачей. Ее времяпрепровождением. Ее спасительной соломинкой в распростершемся вокруг океане безмолвия и сумасшествия.
Каждый день она разглядывает его: у него узкие запястья и меловая кожа, и он пахнет сыро и гулко: как вдох, как вечер. Как болезнь.
Каждый третий день приходит другой. Он ничего не скрывает, он сложен в своей простоте, и единственное, чего Орихиме не понимает – зачем он здесь. Раздражение и гнев плещут вокруг него, и это настораживает даже ее, уже привыкшую ко всему.
У Орихиме много времени и мало развлечений, так что она никому не говорит, и Гриммджо продолжает приходить: всегда в положенное время. Обычно он садится в угол, приваливаясь к стене, а Орихиме – на диван, спиной к нему и так они сидят - скованные вездесущей тишиной, почти в трансе.
Орихиме есть чем себя занять: она думает о доме: пытается вспомнить какой расцветки ее летние платья, сколько у нее чайных чашек или с кем она сидела за партой во втором классе. Иногда эта игра превращается в другую – Не думай о Ичиго – но делать это с каждым днем, на удивление, проще.
Арранкар у нее за спиной немного похож на него: такой же яростный, но потерянный, он пахнет остро и звонко. Как меч, или как кость, или как боль. Как страсть.
- Он что-нибудь говорил про меня?
В один из идентичных неразрывных непрекращающихся дней этот вопрос вырывает Орихиме из уютного оцепенения и она еще несколько секунд висит между небом и землей, прежде чем плюхнуться обратно на софу. Это...неожиданно. Впрочем, в такой ситуации несложно сложить дважды два.
- Ичиго?
В конце-концов, они ведь даже оба рыжие.
- Причем здесь Ичиго? Улькиорра!
Улькиорра у которого черт знает сколько веков в глазах, который приходит неслышно и пахнет бетонным крошевом. Улькиорра, который не поддается разгадке и у которого не слезает со щек мел, сколько на него не смотри.
- Нет. Ничего.
- Правда? А вот о тебе он говорил.
Вот теперь Орихиме по-настоящему страшно. Она слышала о людях, которые выжили, попав под поезд, но ни разу не слышала о тех, кто спасся оказавшись между двумя поездами.
Впервые за все время она чувствует ледяной взгляд между лопаток и думает, что это не так сложно – узнать как ты умрешь. Достаточно всего лишь посмотреть на свою жизнь.
Он по прежнему приходит каждый день и Орихиме впервые понимает что такое одержимость. Она наклоняется ближе, глубже вдыхая холодную пыль и перламутровый дым, она перехватывает его руку, забирая поднос, она перебирает в голове все эмоции, которые когда-то могла чувствовать. Ненависть? Нет. Скука? Нет. Интерес, привязанность, презрение?
Она касается его плеча. Такого же непоколебимого как эти стены. Гордость? Одиночество?
Рука ползет вверх, пальцы касаются губ. Зеленые глаза не отражают ничего, кроме нее самой – заброшенной и напуганной. Сострадание?
- Я плохо сплю,- говорит она,- Это из-за света. Ты не мог бы выключить свет?
Мрак опускается вокруг них, но и теперь она не слышит его дыхание. Его руки – ледяные. Его губы безвкусны.
- Прости,- говорит он, отстраняясь, и Орихиме кажется, что это его первые слова за последние десять тысяч лет.
Она поднимает голову, но там больше нет ее отражения.
Любовь? Нет!
Но...
Когда арранкар уходит, Орихиме не оборачиваясь отходит от стены и тихо опускается на диван. Сегодня третий день, и три дня назад был третий день, и еще три дня назад...
Немного поерзав, так чтобы прицел голубых глаз приходился на привычном месте, она закрывает глаза и принимается ждать.
Позади нее слышаться шорохи, и скрипы, и тяжелое звериное дыхание. Кто-то крадется к ее дивану, но Орихиме лишь улыбается. Немного обидно умирать вдали от дома, но, как говориться, нельзя иметь все.
Она последний раз бросает взгляд на дверь, в которую только что вышел Шиффер, и перед ней, наконец, разливается безутешная и бесконечная пустыня его отчаяния.
Отчаяния, частью которого она собирается стать.
@темы: Стакан сметаны, Фетиши интеллигента
-
-
01.10.2010 в 08:29А хочется новую заявку
-
-
02.10.2010 в 14:35Перечитываю и наслаждаюсь.